Четыре школы магии. Магия жизни
Когда мы читаем старые пьесы, способность героев оставаться неузнаными за счёт простой смены платья кажется нам архаичной сценической условностью; в лучшем случае, комментарием на тему традиционного общества, где женщина в штанах не воспринималась женщиной, а человек в костюме чужого сословия казался другим человеком.
Но в рамках данной концепции, те пьесы фиксировали историческую правду, очевидную для понимающих зрителей — люди благородного сословия действительно могли изменять свой облик. Граф Кентский в «Короле Лире» нанимается к старому королю в облике простолюдина Кая, и никто его не узнаёт. Благородный рыцарь Эдгар, сын Глостера, превращается в юродивого Тома, и собственный отец не может узнать его ни по виду (ещё до того, как Глостера ослепили), ни по голосу. В «Венецианском купце» муж не способен распознать свою жену, Порцию, пока она изображает молодого адвоката. В «Двенадцатой ночи» Виола, притворяясь мужчиной, притворяется своим братом Себастьяном, которого она считает погибшим (это наиболее знакомый ей мужской образ) — и сам Себастьян, когда встречает «себя», не может понять, что происходит, и кто такой его двойник.
Шекспир знал, о чём писал. По понятным причинам, глэмором особенно часто злоупотребляли аристократки, маги жизни женского пола. Им не особо мешали существующие тогда социальные предрассудки: всё, что они не могли делать, будучи женщинами, они делали, как мужчины, под личиной. То, что Виола — маг жизни, демонстрируется в одном из моих любимых эпизодов «Двенадцатой ночи». Виола, надев мужскую личину и назвавшись Цезарио, служит герцогу Орсино, в которого она безнадёжно влюблена. Орсино посылает её к Оливии, которая гордо отвергает ухаживания герцога. Виола, обидевшись за герцога, говорит, что на его месте не приняла бы отказа. Оливия из любопытства интересуется, как бы тогда поступил сам «Цезарио»:
Виола
Когда б я вас любил, как он, сгорая
В такой мучительной, смертельной жизни,
В отказе вашем я б не видел смысла,
Не понял бы его.Оливия
И что тогда?
Виола
У вашей двери сплел бы я шалаш,
К моей душе взывал бы, к той, что в доме;
Писал бы песни о любви несчастной
И громко пел бы их в безмолвье ночи;
Кричал бы ваше имя гулким холмам,
Чтоб вторила воздушная болтунья:
«Оливия!» Меж небом и землей
Вы не могли б найти себе покоя,
Пока бы не смягчились.
Виола, думая в этот момент о своей любви к герцогу, забывается и произносит Слова Силы. Эхо будет разноситься по холмам, между небом и землёй Оливия не сможет найти покоя, но будет сохнуть от безответной любви. Потому что разозлившаяся Виола (какая-то смазливая дура смеет пренебрежительно отзываться об Орсино, лучшем человеке на свете!) умудрилась ещё припечатать:
Пусть в каменное влюбитесь вы сердце,
Пусть точно так же презрят вашу страсть!
Прощайте же, прекрасная жестокость.
На Оливию ненароком наложили приворот, и она от неожиданности пропустила удар. В результате Оливия безнадёжно влюблена в образ Себастьяна, который проецирует на себя Виола, известная всем, как Цезарио.
И именно поэтому аристократы должны были особенно тщательно следить за тем, что они говорят и как они говорят, постоянно контролировать свои эмоции. Их слова имели вес, в самом прямом и непосредственном смысле.
Отношения к предшественникам? «Мохнатых» маги жизни традиционно презирают, хотя сами, во многом, являются потомками их потомков и учеников. В очередной раз можно вспомнить эпический шизомиф о богах-узурпаторах, которые свергли прежних, звероподобных богов:
«Тут самое время коснуться темы термина «бог». Как уже понятно, в контексте циклического мифа, это существо, которое проявляет определенные качества (и мыслит категориями качества) под воздействием внешнего – как думается, особых проявлений земного поля\энергий и тд. Его внешность вполне могла быть и скорее всего была не отличима от человека земного, хотя вполне допустимо, что иная семья богов\группа богов, как раз имела совсем иную внешность. Думается это было не такое уж аномальное проявление – типа рог[ов] и копыт, но отчасти некоторые черты могли быть таковыми – отсюда мифы о «великанах», «гномах», «уродливых существах» и тп. При этом, говорить о благости богов не стоит. В терминах человеческой морали, пылать праведным гневом к «узурпаторам» и любовью к «земным богам», не стоит. Есть подозрения, что «земные боги», будучи расово отличны, не брезговали в отношении человека-земного гастрономическим интересом. Поршнев как то намекал, что вся суть современного человека (кроманьонца), есть суть рожденная из загона для скота (где он сидел как корм для неандертальца). (…) Скорее, Боги-узурпаторы, куда ближе по природе к современному человеку, чем «земные боги». Они же, земные боги, выступают в современном коллективном бессознательном – как «древние боги». При этом никто толком не может понять, ни в чем их древность, ни в чем их кровожадность, ни в чем их суть. Просто это исходит из генетической памяти, но обретает собственные черты ввиду отсутствия знания. Суммируя – картина божественного мира, это фракции богов-узурпаторов и богов-людоедов, с весьма условным миром «людей»»» (*).
Слабостью магов второй школы является их безусловный «вкус к жизни». Они не станут выживать на помойке, как те же маги выживания. При наличии минимальных, но достаточных ресурсов, они способны обеспечить себе более-менее комфортное существование — и наслаждаться им. Эта судьба постигла многие древние и в прошлом великие семьи. Им теперь ничего не нужно, у них всё есть. По крайней мере, на бокал вина и на дрова в камине хватает, а что ещё нужно? Понятно, что у многих остались и дворцы, и слуги, ройс-роллсы, но не в этом дело. У них почти не осталось амбиций. И поэтому маги жизни уже не совсем те, кем они были на протяжении тысяч лет. Впрочем, то, что мы называем Старым Светом, всё ещё в значительной степени принадлежит старым хозяевам.
P.S. Хорошей иллюстрацией к магам жизни является комикс «The Сhill» Джейсона Старра, от издательствa Vertigo (компания DC). Там и про глэмор, и про Ирландию, и про старые семьи с их секретами. Понятно, что вам это мало что скажет, но с другой стороны, чтобы рассказать об этом комиксе, мне нужно было сначала рассказать вам о магах жизни.
P.P.S. Как же я мог забыть! Jem! Джеррика тщательно поддерживает иллюзию, что она и Джем — это два разных человека. По совести, разница между ними — как между накрашенной девушкой и сильно накрашенной девушкой в парике, но этого, видимо, достаточно. Джеррика — маг жизни.