Север. Начало

Варварский вызов может привести к прямо противоположным результатам на Западе и на Севере. Для Запада это повод к самозакрытию, возведению стены между «Золотым миллиардом» и остальным миром. Другими словами — цивилизационный кризис, который должен последовать за поведенческой инфляцией постмодерна. Уже сейчас могут быть угаданы определенные черты идеологии посткризисного Запада — жесткий расизм (представление о непроницаемости культурных границ, о невозможности взаимопонимания между культурами, характерное для радикальных постмодернистских течений дает тому достаточные основания), социал-дарвинизм, сегрегационизм, бюрократический авторитаризм, а то и тоталитаризм, стремление удержать господство силой — эти черты существуют в западной политической культуре уже сегодня.

Для Севера антицивилизационная угроза может стать пусковым механизмом сверхмодернизации, формирования северной этической системы уже не в эрзац-этическом, а в полноценном варианте. Отрицание варварства и криминала, как морально отвратительных и нетерпимых, может стать базой для консолидации общества, а необходимость полноценного противостояния варварскому вызову, понимаемая как исполнение всемирной миссии, инициировать возникновение соответствующих социальных, экономических и культурных структур, которые закрепят факт смены цивилизационных поколений. Можно предположить, что смена поколений цивилизаций произойдет в тот момент, когда антицивилизационое давление на Запад и Север достигнет критического уровня.

«Атомное православие«, Атмоный Век:

Атомный Век начался не в Лос-Аламосе и не в Хиросиме и Нагасаки, а здесь, в Сарове, тогда Арзамасе-16. До тех пор, пока атомная бомба имелась лишь у одной стороны, американцев, она оставалась всего лишь самым мощным огнестрельным оружием. Американцы и по сей день не осознали в полной мере отличие атомного оружия от огнестрельного, и на самом деле психологически и по сей день остаются в Веке Огня. Не случайно их любимые игрушки – это, по-прежнему, авианосцы. Атомный век начался тогда, когда атомное, а затем и термоядерное оружие появилось у России.

Именно в этот момент возникла и начала развиваться военно-стратегическая ситуация, которую можно определить как атомный клинч. Суть этой ситуации, которая завела в тупик обычные модели войны «по Клаузевицу», войны как «продолжения политики другими средствами», характерной для Века Огня, прекрасно описал израильский ученый Мартин Ван Кревельд в книге «Эволюция войны». Ядерное оружие нельзя применить, поскольку за это последует неминуемый ответ. Воевать без применения ядерного оружия против ядерной страны нельзя, поскольку в случае поражения она все равно его применит. Ядерное оружие против неядерной страны нельзя применить, поскольку в этом случае вмешается ядерная страна. Применять обычные вооруженные силы против неядерной страны также приходится с осторожностью. Если речь пойдет о территориальной аннексии, об изменении стратегического баланса, то немедленно вмешаются ядерные страны, и все снова зайдет в тупик.

Война как таковая в принципе оказалась в тупике, в котором весело резвятся всевозможные повстанцы, террористы, негосударственные армии и так далее. Только они могут воевать относительно безнаказанно. Только мятежевойна, как определил её наш эмигрантский военный теоретик Евгений Эдуардович Месснер, является еще хоть как-то работающей формой войны. Именно поэтому, кстати, большие державы так охотно использовали ее друг против друга в Холодной войне. Советский Союз поддерживал мятежевойны во Вьетнаме (и против Франции и против Америки), в Алжире, в Мозамбике, на Ближнем Востоке. Американцы, поставив эксперименты в Анголе и Никарагуа, сумели втянуть СССР в полномасштабную войну в Афганистане. Причем во всех случаях, когда регулярная армия великой державы оказывалась втянута в мятежевойну, она либо терпела поражение, либо не могла одержать победы. Наша победа в Чечне является в этом смысле единственным хотя бы относительным исключением. Мы сидим на порховой бочке, но огонь пока удалось загасить.

Атомный клинч является только частью того тупика, в который зашел западный путь социального развития. Практически во всем спектре хозяйствования, научно-технического развития, политических процессов и т. д. мир уперся в существование предельных технологий, то есть таких технологий, которые упираются в порог возможного, нужного и мыслимого для человека. В сфере вооружений – это возможность с помощью ядерного оружия уничтожить все человечество какое угодно количество раз. Возможность, которая абсолютно ничего не дает в плане достижения военного превосходства, поскольку такая же возможность есть и у других. В сфере информации – это перепроизводство информации, которое делает излишнюю информацию просто неусвояемой человеком, да и жизненно важная для нас информация попросту тонет в потоке информационных шумов. Хуже того, люди выходят на те технологии, которые не только обессмысливают сами себя, но и становятся для нас попросту опасными, например биотехнологии, дающие возможность перемонтировать генетический код.

На ту же пороговую линейку мы выходим и практически во всех иных областях. Мы можем развивать технологии, которые изменят пути достижения предельного барьера – развивать новую энергетику, изобретать новые материалы, можем улететь на Марс, начать летать на всяких фантастических флаерах вместо езды на автомобилях, но все это уже будут пляски под крышей, которую установили предельные технологи. В той же военной сфере можно попытаться разоружить противника быстрее, чем он нанесет ответный удар. Американцы, следуя своей западной логике, так и пытаются сделать, развивая ПРО. Но все это шулерство сработает только против слабого, только в случае если Россия будет держать свой ядерный потенциал на минимальном уровне и плохо за ним ухаживать. Против сильного противника все эти американские хитрости не сработают.

Все это я разжевываю настолько подробно, чтобы стала яснее та философия, к которой нас подталкивает ядерный век. Ни о каком «прав тот, у кого револьвер быстрее» тут уже не может идти и речи. Опередить противника нельзя, можно только помешать опередить себя. Вновь, как и в железную эпоху, наступает время сдерживания, но только уже не по принципу «не делай другому», а по принципу «не дай сделать с собой».

В классификации Крылова это четвертая этическая система, обозначаемая как Север: «Как я не поступаю с другими, так и другие не должны поступать со мной». Крылов справедливо замечает, что ранний, примитивный этап этой этики сводится к «не пущать». «Чего я не делаю, того пусть и другие не делают», что ведет к распространению всевозможных уравнительных запретов, довольно неэффективных. Сейчас именно такая эпоха и именно с помощью этих неэффективных инструментов простого сдерживания люди будут пытаться какое-то время бороться с возникшими предельными проблемами. Сколько за последние полвека накопилось режимов нераспространения, ограничения, контроля и т.д. и насколько они мало выполняются – трудно себе даже представить.

Однако, суть этой этической модели совсем не в том, чтобы мешать другим делать то, что хотят они, а в том, чтобы препятствовать сделать это с собой. «Пусть все, но не я». На уровне смыслов социальной системы эта модель соответствует селекции, то есть четкому и недвусмысленному отбору, различению бытия и ничто, различению необратимому. Смысловая матрица здесь устроена по модели: как бытие стало ничто, каким образом и почему было отвергнуто то, что отвергнуто. Снова важную роль играет выбор, но это не столько выбор, сколько отказ. Быть против чего-то, исключать определенные возможности как отвратительные, неэтичные тут в чем-то даже важнее, чем быть «за». Причем исключать эти возможности приходится не «вообще», — навязать кому-то своё «вообще» тут будет вряд ли возможно, а для себя: «я», или «мы» «в этом не участвуем», даже если на этом свихнулся весь свет. Мы согласны быть белыми воронами, только бы никто не лез к нам воронье гнездо, а если кто нас обидит, тот три дня не проживет.

Тут же поворачивается и метафизическая ориентация обществ, которые уперлись в атомный предел. Ни о каком утопизме здесь уже речь не идет и идти не может. Возможности социального совершенствования, строительства рая на земле, уже закрыты, поскольку виден край для этого совершенствования и ничего райского на этом краю нет. А значит, как и в сфере этики и социальных смыслов, в сфере метафизики нам приходится возвращаться к моделям Осевого Времени, но с обратным знаком. Если прежде священное было трансцендентно мирскому и открывало себя в мире через определенную связь, то теперь приходится скорее говорить о том, что мир трансцендентен священному, что ему приходится быть активным субъектом, который прорывается на встречу Откровению, конструирует для себя свое будущее в неких священных координатах.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10