Человек человеку волк, а зомби зомби зомби
Многочисленные последователи Ромеро, высмеянные в «Земле мёртвых», переводят этот конфликт в епархию Второго всадника, т.е. на более примитивный уровень. Этому всаднику вообще не очень везёт, он породил слешеры, а интеллектуальный слешер — это оксюморон.
Есть варианты с Первым всадником, такие, как «28 дней спустя» (28 Days Later…), «Обитель зла» (Resident Evil), «Нация Z» (Z Nation). Они обычно более интересны.
Есть версии, перешедший полностью на сторону социальной драмы, как сериал «Во плоти» (In the Flesh).
В итоге то, как исследует свою всегдашнюю метафору Ромеро, остаётся до сих пор уникальным явлением. Его интересуют несколько вещей: скотство, всегда вылезающее из редне… людей во время беды; феномен военной хроники, хроники катастроф; и тот печальный факт, что ничто не может погасить распри, и даже когда только от объединения зависит выживание, люди всё равно продолжают свои маленькие, но лютые холивары.
Фильмы Ромеро — не бодрые ужастики, а бесконечный, беспокойный, дурной сон, который ты контролируешь лишь отчасти. Всё пытаешься найти выход из предложенных муторных обстоятельств, но лишь только ты нащупываешь путь к спасению, сон подкидывает тебе новые проблемы. Я знаю такие сны.
Иногда мне удаётся их побороть, переиграть. Иногда я просто просыпаюсь.
Как и во всякой хорошей истории, в фильмах Ромеро есть неоднозначность. С годами люди стали жалеть даже ходячих мертвецов. Это отражение в общественном сознании присущих нам способности и потребности находить общий язык даже с абсолютно чуждыми формами жизни. Когда мы нащупаем этот путь, мы явно будем готовы к чему-то большему.
Мне кажется, Ромеро много лет мучает одна мысль: можем ли мы справиться с этими мертвецами? Ведь единственный способ выжить — это как-то их «вылечить». Уничтожить их невозможно. Можно только уничтожить самих себя.
Настоящий ответ таков: нет.
У этого «нет» есть два аспекта: Смерть и будущее.
Смерть возвращает своё
Живые мертвецы — это Четвёртый всадник, Смерть, забирающая своё. Поэтому в изначальном варианте (т.е. у Ромеро) мёртвые поднимаются все, там нет феномена заражения. Если ты живой — ты в группе риска.
Это экзистенциальный страх, тот маленький «мертвец», которого мы носим в себе с той поры, как осознали в детстве, что такое смерть. Он выходит наружу разными способами, мы пытаемся бороться с ним, мы заглушаем его, рефлексируем его, смотрим ему в глаза.
Но в конечном итоге это борьба, итог которой заранее известен.
Вот что такое живые мертвецы, зомби. Это то, что всегда идёт за нами. И то, что в конечном итоге получает нас целиком.
Забирает своё.
В рамках этого дискурса хэппи-энд невозможен. Это первый аспект ответа «нет».
Но у него, этого дискурса, есть и другая сторона. Ещё одна вещь, которую выражают живые мертвецы… по крайней мере, теперь. Не тогда, когда Ромеро взялся впервые за эту тему, породив новую метафору и поколения её исследователей. Но теперь — да.
Теперь речь идёт ещё кое о чём.