Север: детали, примеры, подробности
Да. Интели остро осознают, что «странные» и «не такие» — это как раз они. Вспомним «Трудно быть богом», там подобная ситуация описывается с точки зрения интелей.
Но Крылов выворачивает сюжет наизнанку — у него «ведьмы» действительно становятся террористами и революционерами, то есть интелями, реализующими интельский проект.
В конце он пишет об этом прямым текстом:
«Теперь следующий вопрос: а кто, собственно, победил? Святой Престол сопротивлялся отчаянно, ведьм сожгли сотни тысяч… Однако же, позднейшее «свободомыслие» первым делом сделало что? Правильно: разом реабилитировало «движение», обвинив Церковь и заодно народ (который ведьм боялся) в «суеверии, невежестве, обмане трудящихся и женоненавистничестве».
И совсем смешной вопрос. В Средние Века в ночь на 1 мая обычно совершались шабаши. Судя по всему, от этого обычая пришлось отказаться: «слишком заметно». Однако, впоследствии возник любопытный праздник «Первомай». День солидарности трудящихся, так сказать, ага».
Стоит процитировать ещё один пост Крылова, это то, что он назвал «идеальным выражением охранительной программы«:
«Мы не заговорщики, а честные труженники и здравомыслящие люди, и действуем мы законно. Мы хотим, чтобы правительство нас выслушало и сделало для нас, что можно сделать, но не хотим бунтовать. Разбрасыватели прокламаций и говорители возмутительных речей стараются поднять нас на смуту, обманывая нас и обещая нам от того добро, погубить нас и Россию в конец. То есть они насилуют нашу волю, и вот мы, понявши это, и мешаем им губить наших темных братьев, действуя против них их же оружием, то есть от насилия при помощи обмана, им по образованию их доступного, защищаемся насилием, по темноте нашей нам доступным, то есть кулаком. Они нападают, мы защищаемся. Защищаться же насилием против насилия закон всех стран дозволяет. А что люди эти нас обманывают, сами нисколько не обманываясь, это очевидно».
Это уже «их надо убивать, пока они маленькие». В более жёсткой форме это звучит так:
«А отношение крестьян к коммунистам — выражено, по моему мнению, всего искреннее и точнее в совете, данном односельчанами моему знакомому крестьянину, талантливому поэту:
— Ты, Иван, смотри, в коммуну не поступай, а то мы у тебя и отца и брата зарежем, да — кроме того — и соседей обоих тоже.
— Соседей-то за что?
— Дух ваш искоренять надо».
(И неизбежный комментарий Крылова: ««Горьковский» мужик — это, по-моему, и есть правильный человек. Только увиденный глазами ненавидящего и боящегося его «горького». Но так ведь правильный человек и должен вызывать страх и ненависть «горького». Нам именно что НАДО БЫТЬ ТАКИМИ, какими нас видит эта тварь. Другое дело, что «таких» большевики вырезали почти всех. Но надо стремиться«.)
Но это всё-таки было не совсем-то. Понятно, что для Севера коммунисты были ворами и убийцами, но не в воровстве и убийствах дело. Кошмар Севера в другом… И тут мне на помощь пришёл Честертон.
— Сейчас объясню, — медленно произнес полицейский. — Дело обстоит так: глава нашего отдела, один из лучших в мире сыщиков, давно полагает, что самому существованию цивилизации скоро будет грозить интеллектуальный заговор. Он убежден, что мир науки и мир искусства молчаливо объединились в борьбе против семьи и общества. Поэтому он образовал особый отряд полицейских, которые к тому же и философы. Они обязаны отыскивать зачатки заговора не только в преступных деяниях, но и в простых беседах. Лично я демократ и высоко ценю простых людей. Они прекрасно справятся там, где нужна простая отвага и простая добродетель. Но, сами понимаете, обычный полисмен не может обнаружить ересь.
— Неужели вы считаете, — спросил Сайм, — что современные идеи так тесно связаны с преступлением?
— Вы не слишком демократичны, — отвечал полисмен, — но вы правильно заметили, что полиция не милует бедных преступников. Иногда мне противно это занятие — я ведь вижу, как мои коллеги воюют с невежественными и отчаявшимися. Однако новое движение совсем иное. Мы не согласны с английскими снобами, которые считают неграмотных опасными злодеями. Мы помним римских императоров. Мы помним вельмож Возрождения. Опасен просвещенный преступник, опаснее же всего беззаконный нынешний философ. Перед ним многоженец и грабитель вполне пристойны, я им сочувствую. Они признают нормальный человеческий идеал, только ищут его не там, где надо. Вор почитает собственность. Он просто хочет ее присвоить, чтобы еще сильнее почитать. Философ отрицает ее, он стремится разрушить самое идею личной собственности. Двоеженец чтит брак, иначе он не подвергал бы себя скучному, даже утомительному ритуалу женитьбы. Философ брак презирает. Убийца ценит человеческую жизнь, он просто хочет жить полнее за счет других жизней, которые кажутся ему менее ценными. Философ ненавидит свою жизнь не меньше, чем чужую.
— Как верно! — воскликнул Сайм. — Я чувствую это с детства, но никогда не мог выразить. Обычный преступник — плохой человек, но он, по крайней мере, согласен быть хорошим на тех или иных условиях. Избавившись от помехи — скажем, от богатого дяди, — он готов принять мироздание и славить Бога. Он — реформатор, но не анархист. Он хочет почистить дом, но не разрушить. Дурной философ стремится уничтожать, а не менять. Современный мир сохранил те стороны полицейской службы, где есть и насилие, и произвол, — он преследует бедных, следит за неудачливыми. Но он отказался от более достойных дел и не карает ни могучих изменников, ни могущественных ересиархов. Теперь говорят, что нельзя наказывать за ересь. Я часто думаю, вправе ли мы наказывать за что-либо другое.— Конечно, — продолжал полисмен, — они толкуют о светлом будущем, о грядущем рае, о свободе от уз добра и зла. О том же толкуют и жрецы, люди внутреннего круга. Они говорят восторженной толпе о светлом будущем и о свободе. Но в их устах, — полисмен понизил голос, — эти радостные речи обретают ужасный смысл. Внутренний круг не обольщается мечтами, члены его слишком умны и не считают, что на этой земле можно быть свободными от борьбы и от греха. Когда они говорят все это, они имеют в виду смерть. Они толкуют о том, что мы обретем свободу, а думают, что мы покончим с собой. Они толкуют о рае, где нет добра и зла, а думают о могиле.
(«Человек, который был Четвергом«)
Почему сложно писать о Севере?
На всё есть правила. Есть правила, связанные с МКЦ, есть правила, связанные с «концепцией». Есть правила Севера.
Итак. С одной стороны, у нас Север Крылова, который наше светлое постиндустриальное будущее. И, в то же время, что-то глубоко русское, но на политическом поле ещё не проявившееся.
С другой стороны, у нас есть Север Холмогорова. «Интересно, что именно такая модель представлялась психологически наиболее комфортной русским крестьянам в дореволюционный период…» и всё такое прочее. Он там периодически съезжает на Восток (по понятным причинам) но тем не менее. Благо, это соответствует изначальной заявке Крылова — Север народен, он проявляется в каком-то глубоком народном чувстве.
Приходится сводить одно с другим, и, при этом, выкидывать то, что не соответствует изначальной формуле — как у Холмогорова, так и у Крылова, ибо косяков там хватает.
Но всё равно у нас получится народный, древний, архаичный, примитивный Север, который был — и прогрессивный, когнитивный Север, который будет.
(О первом Севере я пытался говорить ранее. Другое дело, что я не считаю «народный Север» уникальным для русских.)
Возьмём Колберга. То же самое. 1 и 2 ступень — Юг (и варвары), 3 и 4 — Восток (и аристократы), 5 и 6 — Запад (и интели). А где Север? Он там же, где и Запад? Может, постконвенциональная стадия описывает и Запад, и Север, и интелей, и буржуа, ведь теория Колберга построена на Западной этике, которая не выделяет Север? Может, Север идёт после Запада? Но там же нет свободного места, там стенка! А может, Запад — это не 4 и 5, а пять и четыре-с-половиной…?
(Будь я кем-то вроде Холмогорова *долгий кашель*, я бы сказал, что Север ближе к женской «этике заботы» по Гиллиган, но в имущественном плане — несознательный русский человек стремится побольше нахапать, идейный — всё раздать ради справедливости, в первую очередь в ущерб себе, а правильный — строит русское национальное государство, оно же Универсальная Северная Империя Православной Ортодоксии.)