Восток. Вторая этическая система
«Задалимся вопросом: осудил бы его стратегию и тактику Михаил Илларионович? Нет, конечно: он и сам такой тактики и стратегии держался (хотя вот уж он не считал страну, в которой жил, стаей каннибалов, а всего лишь очень непросвещенной пока, но любимой и достойной страной). Но ведь это несравненно более авторитетный судья, чем интеллигенция. А механизм его тактики был таков же, позволю себе автоцитату:
В коллективном сводном труде о войне 12-го года — семитомнике «Отечественная война и русское общество» (1911-1912 гг.) о названной стороне поступков Кутузова не без некоторого удивления говорится:
«Всегда себе на уме, с хитрецой истого великорусса, Кутузов привык в своих поступках больше действовать ухваткой и руководиться вдумчивым расчетом, нежели действовать на пролом и рисковать; только это его вечное «себе на уме» не было хитрецой мелкого человека, вытекающей из известной трусости: Кутузов был сам по себе слишком умен и крупен, слишком хорошо знал себе цену, чтобы быть боязливым и трусливым в сношениях с людьми, но люди были для него только средством в достижении поставленных им себе целей личного благополучия и возвышения, поэтому он не стеснялся быть как бы двуличным, когда ему это было нужно, хотя в этой своей всегдашней готовности схитрить он все же никогда не переступал той границы, когда известного рода хитрость может привести человека к поступкам мелким и безнравственным. Он был просто типичный человек XVIII века, который с легкой иронией и насмешкой скользил над общими вопросами морали, не очень задумываясь слукавить и обмануть, когда это ему было полезно и выгодно, наблюдая только одно, чтобы эта готовность поступить не совсем согласно с правилами морали никогда не нарушала то «благородство», которое истый человек XVIII века считал основой житейской порядочности. Исключительный ум спасал Кутузова от поступков рискованных, могущих, как говорили в XVIII веке, «ошельмовать» человека. Доверившись Кутузову, на него можно было положиться; сделавшись его врагом, от него надо было ждать борьбы, в которой он допускал все приемы — как терпимые, так и нетерпимые… моралью» (проф. С.А.Князьков).
Здесь очень точно противопоставлены некоторая «мораль», которую Кутузов спокойно нарушал, и «житейская порядочность» и «благородство», которые были для него неприкосновенны. Ниже мы еще подробно разберем, что это была за «мораль» и чем она отличалась от этой «житейской порядочности»; кратко, предвосхищая события, скажем так: первая была основана на уважении к своему обществу, его духу и установлениям, вторая — на отсутствии такого уважения (сознательном или бессознательном) при сохранении нормального человеческого отношения к людям как _отдельным живым существам_. Кутузов, как увидим, общество — ту самую «публику», дворянские верхи, среди которых он был так популярен, — не уважал нисколько и совершенно сознательно; поэтому он и не видел ничего бесчестящего для себя в том, чтобы хитрить с этим обществом, как не видел ничего позорного для себя штандартенфюрер фон Штирлиц в том, что он систематически обманывал своих сослуживцев. Нравственная ценность хитростей, применяемых к кругу лиц, который ты как сообщество не уважаешь (а, значит, для тебя не обязательны и правила открытого и исполненного достоинства поведения в обществе — эти правила имеют силу только при обращении с такими людьми и установлениями, которые, по-твоему, заслуживают от тебя уважения), определяется только ценой, которую за твои хитрости заплатят другие люди (в сочетании с тем, за что и почему они эту цену заплатят), а не неблаговидностью самого факта хитрости; а вот тут-то Кутузов — сам себе Штирлиц в собственной стране — благодаря описанным выше ограничениям, которые он себе ставил, мог почитать себя свободным от укоров совести.
(…)
Тот же механизм был у поведения Катаева — с тем важным отличием, что общество, в которое он _попал в плен_, по омерзительности не шло ни в какое сравнение с Российской империей 1800 года».
Ну разве что сообщество «я и моя кошка» — это и для Севера актуально :). Но в остальном я хотел обратить ваше внимание именно на этот нюанс — по отношению к неблагородным людям благородный человек находится, говоря словами Ницше, «по ту сторону Добра и Зла». У него есть моральные обязательства по отношению к самому себе, своей корпорации, своему богу, но не более того. Тем более, как пишет wyradhe, Катаев окончательно утратил веру в Бога в ходе Первой мировой, так что этот фактор исключается.
_dusty_ в своё время просто эпически сфейлил в этом вопросе, написав:
«Вторая этическая система требует воздерживаться от тех действий, которые по отношении к тебе не совершают. Если внутри коллектива это означает просто поддержание этики; то вне коллектива в результате выходит невозможным никакое действие: этичное — т.к. чужаки не совершают по отношению к тебе этичных действий (разве что случайно некоторые из их действий могут быть оценены так); а неэтичное — в силу этичности самого носителя этики».
А всё ровно наоборот — ты не обязан соблюдать правила с теми, кто правил не признаёт. Имея дело с варварами, ты более свободен в своих поступках, чем когда ты общаешься с равными и высшими.