Тело. Движение и воображение. §2

«Первоначально объекты не выделены, не обособлены от совокупности действий, которые по отношению к ним можно осуществить, т.е. объекты привязаны к наглядной ситуации. Это ситуация центрации, или ассимиляции объекта схемами действия. Что происходит дальше? Объект постепенно начинает уходить из наглядной ситуации. А стало быть, происходит его идеализация. Но никаких объектов, кроме идеальных, на самом деле не существует! Это очень важная и трудная вещь. Обособившийся объект, объект, который обрёл субстанциальность, т.е. может осознаваться нами как имеющий самостоятельное по отношению к нам существование (как постоянный в пространстве и во времени), тем самым (т.е. актом своего обособления) идеализируется, превращается в идеальный объект. Это — механизм удвоения мира. Мир удваивается тогда, когда объект начинает убегать из наглядной ситуации; так возникает сознание как сфера идеальных (казалось бы) объектов.

…когда объект обретает субстанциальность, он становится идеальным, но только так он и может стать реальным, т.е. стать частью предметного мира. Семиотический механизм обеспечивает разделение идеального и реального, однако такое разделение есть одновременно достижение их тождественности. Мы не могли бы иметь дело с объектами, если бы они не были удвоены, т.е. осознаны нами, переведены в общественное сознание при помощи семиотических средств (и поэтому сознание всегда предметно). Но это значит, что наше индивидуальное сознание есть всегда общественное сознание; индивидуальное и общественное так же тождественны, как тождественны реальное и идеальное.

…Удваиваясь, объект становится общественно осознанным. Без такого удвоения объекта невозможно было бы сознание, но точно также было бы невозможным и раздвоение самого индивида, т.е. появление самосознания. Значит, мы обладаем индивидуальным самосознанием только потому, что мы так же раздвоены в самих себе, как удвоен для нас мир.»

«Психосемиотика телесности» (под общ. ред. и с предисл. И. В. Журавлёва, Е. С. Никитиной. Изд. 2-е)

Здесь и находятся корни утверждения, что разум — это не индивидуальная вещь. Разум не принадлежит никому в отдельности. Разум — понятие общественное.

Разум — это поле, попадая в которое живое существо меняется. Перемены тем больше, чем больше потенциал. Люди с помощью этого поля, очевидно, способны достигнуть большего в плане развития, чем их домашние животные (ладно, мы любим шутить, что не все люди разумны, но это всё-таки не так; потенциально — все), благодаря строению нашего физического тела — его ЦНС, в первую очередь. Но, как я уже говорила, животные, живущие рядом с человеком, тоже подвержены воздействию этого поля. Мы реально меняем всё, к чему прикасаемся, и именно для этого мы и существуем.

Очевидно, что воздействие общего поля наиболее важно в момент формирования сознания, дальше — с определённого возраста и на определённом этапе развития, человек может существовать и отдельно, не теряя уже приобретённого.

Это возможно, поскольку «другой» — это не только другой человек, но и тот «другой», который формируется в сознании человека в процессе взросления. Т.е. в процессе развития сознание ребёнка начинает наблюдать само себя, и вот тогда разум набирает полную силу. Мы существуем для самих себя потому, что внутри нас есть идеальный другой, для которого мы существуем. Наблюдатель осознаёт самого себя. И наблюдая за самим себя, он изменяет себя, как и любой объект, который попадает в фокус его наблюдения.

Безусловно, формирование этого внутреннего другого невозможно без существования «настоящих» других («внешних») людей, без взаимодействия с ними. Внутренний другой запускается существованием внешних других. Формирование разума запускается другими разумом и только после этого разум уже может поддерживать сам себя.

«…дискретный [здесь в значении «отдельный, выделенный из общего поля бытия, опредмеченный» — прим. О.Т.] другой появляется в нашей предметной картине мира наряду с другими объектами (будучи первым из них), но только как эффект, как иллюзия. И здесь прав Стронсон: мы не могли бы мыслить другого, не могли бы иметь с ним дело, если бы в нашем опыте он не был «локализован» в неком теле, т.е. не обладал бы пространственными характеристикам. Однако так понимаемый другой не присутствует с самого начала. И если по поводу дискретного другого можно сказать, что он имеет «человеческую» (т.е. производную от человеческой способности опредмечивать мир) природу, то о другом как принципе, о другом как способе организации сознания это утверждать уже нельзя. Другой как принцип — не дискретен (и никогда не может таковым стать), он — основа самой возможности любого сознательного опыта, а значит, и условие возможности увидеть что-либо в мире сознательно, т.е. делая этот мир предметным, а опыт о мир — сообщимым в форме сознания».

«Психосемиотика телесности» (под общ. ред. и с предисл. И. В. Журавлёва, Е. С. Никитиной. Изд. 2-е)

Здесь я написала на полях: «Именно это и называется «отражением». Существующий в нашей голове другой, который был там всегда, был там изначально, но активировался при взаимодействии с внешними другими, — это то, что я называю отражением наблюдателя. Отражение — это и наблюдатель, и его отчуждаемая часть, одновременно, это то, с помощью чего можно взаимодействовать с миром, становясь его частью. Мы существуем только во взаимодействии, но, возможно, наше самое важное взаимодействие однажды происходит с нами самими, с той частью сознания, которую мы, как наблюдатели — как разумные существа, способны условно отделить от себя, чтобы начать диалог. Диалог, который продлиться всю нашу жизнь, и даже после смерти может стихнуть не сразу, если мы оставили после себя что-то, что ещё сохраняет наш отпечаток, наше отражение. Этот диалог — это и есть разум:

«Я живу в человеческом мире, смотрю на мир человеческими глазами (и вылезти их этих глаз не могу). И именно в этом мир происходит «представляемая» коммуникация. Но я никогда не смог бы в неё вступить, если бы общение не было самой моей сущностью. Именно это мы и хотели обозначить, вводя странную фигуру «другого как принципа». Значит, социальность должна присутствовать изначально, но именно как внеопытный принцип, а когда и как происходит социальный опыт в мире «дискретных других» нас здесь просто не должно интересовать — ведь, по словам М. Мамардашвили, всё это случайно и абсурдно в своей случайности».

«Психосемиотика телесности» (под общ. ред. и с предисл. И. В. Журавлёва, Е. С. Никитиной. Изд. 2-е)

И пока мы видим, что любое социальное взаимодействие, видимо, накапливаясь и усложняясь, приводит к диалектическому скачку и в новом качестве становится разумом. И поскольку на самом деле диалектический скачок не является выделяемым моментом, а растянут во времени, разум точно так же растянут — и начинается где-то ещё в районе передачи сложных паттернов поведения, первых мемов у высших животных, а заканчивается… где-то далеко в будущем, там, где жизнь продолжает свой бесконечный путь, творя новые земли из хаоса, запуская циклы времени снова и снова.

Наверное.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14