Нео-татибы. Зелёные: ретропанк и последние советские самураи
(автор: gest)
«»Прежде всего, людям нужна стабильность. Что толку в правилах, если социумы будут в вечном движении, то бишь хаосе? Дайте возможность желающим пожить спокойно в тихой гавани! Закон, порядок и справедливость, стабильность и уверенность в завтрашнем дне, вот чего они хотят и мы им это дадим.»
«Зелёные», естественно» — vasilisk_
Что мы знаем о «зелёных»? Вернее, что я знаю о «зелёных»?
Я понимаю, что как-то по-дурацки получается — я сначала говорю, что озвучу тезисы «коротенько, пунктиром, чтобы начать дискуссию», потом катаю простыню (простыни), потом начинаю авторитарно отрицать любое мнение, которое мне не нравится. А нравится мне, как правило, исключительно моё собственное мнение. Но что делать.
С «зелёными», в принципе, всё очевидно, но в этой очевидности, возможно, таится сложность.
«Зелёные» — это самая массовая политическая идеология нашего сеттинга. Примерно так, очень грубо: человечество будущего — это несколько миллиардов человек. Масштаб цифр: «зелёные» — миллиарды, «оранжевые» — сотни миллионов, «серые» — десятки миллионов, «фиолетовые» — миллионы. Естественно, те же «оранжевые» очень неоднородны. Скажем так, общая численность — это то, что у нас принято называть «золотым миллиардом» (жители благополучных стран), который обслуживает «платиновый миллион» (граждане в полном, политическом смысле слова), который выражает интересы «алмазной тысячи» (главы настоящих семейств и их ближайшие родственники-наследники). В жизни, как всегда, всё будет сложнее.
Стереотипный житель «зелёной» зоны описан fortunatus‘ом в «Поздневековье«, согласно тезису «моё «Поздневековье» — мир победивших зелёных«.
Этот человек всю жизнь проводит в одном и том же здании-аркологии — гигантском городе-небоскрёбе. Вернее, он проводит всю жизнь в одном из секторов этого здания. Он работает с виртуальной информацией — сводит баланс, решает транспортные задачи, отдаёт команды автоматическим погрузчикам на складе (где он никогда не был), отслеживает сбои в функционировании роботизированной сборочной линии. Он принадлежит к одной из социально-приемлемых традиционных сект, которая удовлетворяет его духовные нужды.
«Он носил одежду из рециклированных тканей (удобную, но однообразно-стандартного покроя), а в его рационе не было мяса, которое стало дорогим деликатесом, да и вдобавок (почти всегда) запрещалось его религией… С точки зрения модерна, поздневековый человек был невеждой во всём, кроме своей специальности…
Человек поздневековья должен был ставить добрые отношения с другими и гармонию с собой выше личного успеха, проявлять скромность, уступчивость, самоконтроль, верность долгу и социальную ответственность. В общении полагалось проявлять изысканную, церемонную вежливость с оттенком самоуничижения. Считалось нормальным и желательным планировать свою жизнь и жизнь детей на десятилетия вперёд — при медленном темпе общественных изменений в этом не было ничего невозможного. Человеку модерна подобная жизнь показалась бы убийственно скучной, но люди начала поздневековья слишком хорошо помнили «нескучные» годы большого кризиса, а для их потомков статичное предсказуемое существование стало нормой».
Цитата в тему, из ЖЖ:
«Жить на одном месте — предприятие из увлекательнейших, — и, разумеется, одно из самых глубоких.
Чем дольше живёшь, не меняя пространственных координат, тем больше опыта аккумулирует в себе обитаемое пространство, тем более насыщается оттенками и подтекстами, тем более оно стереоскопично (и голографично: по любому его сколку восстанавливаешь всю свою, и не только свою, жизнь; каждый его фрагмент прозрачен до непроглядного дна и светится). Разумеется, к некоторому возрасту не избежать перенасыщения пространства этими подтекстами: оно, пространство, уже слова тебе в простоте не скажет, каждая его деталь подвергается бесконечному уточнению и превращается в овеществлённую память, уводит в воспоминания о воспоминаниях, в воспоминания о воспоминаниях о воспоминаниях…, каждая его черта самим своим существованием отсылает к томам примечаний и комментариев, которые ты не можешь не читать, хоть зажмурься: будешь считывать их всем телом, по рельефу, по объёмам воздуха. Пространство само превращается в твоё собственное тело; без него тело как таковое, не говоря о душе, утрачивает объём, становится лишь заготовкой, возможностью самого себя — лишь в привычном, накопленном обиталище обретая полноту реальности.
И ещё: живя в одном и том же пространстве долго-долго, однажды вдруг ловишь себя на мысли, что ведь оно — которое ты застала при рождении уже практически готовым — моложе тебя. Потому что куда более тебя, скоропреходящей, мимолётной, переполнено возможностями и своим огромным, уже неизвестным тебе, будущим.
И распахивается в это будущее так же безоглядно, как и полвека назад».